Год багульника. Весенняя луна - Страница 17

— Все хорошо, моя маленькая! Все хорошо… — сбивчиво шептал он, глядя перед собой дикими глазами и не зная, что еще сказать — все слова как будто разом выветрились у него из головы.

Рывком он поднялся на ноги и быстро понес свою драгоценность к берегу. Положив голову эльфы себе на колени, он снял жилет и обернул вокруг маленького тела. Измученное личико Моав скривилось, в следующую минуту она расплакалась, громко и надрывно, не скрывая своих слез — слез облегчения и усталости после уже закончившегося, но еще живого в памяти страдания.

Глава 6. Последний приют перед горами. Слежка продолжается

С этого дня хэур больше не пытался бороться с собой — он чувствовал себя как пловец, подхваченный бурным потоком: оставив всякое сопротивление, он отстраненно наблюдал, куда его вынесет течением. Он уже даже не интересовался природой своих эмоций — видя радость в глазах эльфы, он сам становился счастливым, и этого было достаточно.

Май выдался по-летнему жарким. Казалось, солнцу не терпится напоить землю своим теплом. Рысий мех Сигарта стал более темным и коротким, как у всех хищников, живущих в краях, где времена года резко сменяют друг друга. Его звериное обличье больше не внушало Моав страха — наоборот, оно повергало ее в совершенный восторг. Она любила наблюдать, как он охотится — Сигарт чувствовал, что она испытывает восхищение перед его силой, как перед чем-то, что было ей не только не свойственно, но даже противоположно по сути. Но больше всего она любила погружать тонкие пальцы в шелковистую рысью шерсть, и еще непонятно, кому это доставляло больше удовольствия. Иногда, в моменты особо хорошего настроения Сигарт без причины оборачивался рысью и начинал наматывать круги вокруг смеющейся эльфы, давая выход своей радости — радости просто от того что он живет на свете. Выдохшись, он сворачивался клубком у ног Моав, клал огромную голову ей на колени и блаженно урчал, пока она трепала его за украшенные кисточками уши. Такие мгновения были одними из самых счастливых в жизни обоих.

Одинаково привычные к темноте, они путешествовали теперь то днем, то ночью — в предгорьях люди практически не встречались, так что можно было не опасаться незваных гостей. К тому же ночи стояли такие теплые, что мало чем отличались от дня, разве что дышалось легче и свободнее. И еще в них была тишина — особая, словно выжидающая чего-то тишина весеннего леса, в которой громко и ясно рассыпалась томная песня соловья. Сигарт еще много раз вспоминал ни с чем не сравнимую прелесть этих лунных ночей, теплых и тихих, полных пьянящего аромата жасмина и дикой черемухи; в такие ночи кожа Моав казалась особенно свежей и приятной, когда она, изнемогая от неги, прижималась к нему всем своим тонким телом. Лежащая рядом с ним в лунном свете, она казалась ему каким-то нереальным существом, феей, сошедшей с белого луча. Порой ему даже не верилось в то, что все это происходит действительно с ним: столько лет он бродил по разным землям и ни разу — ни разу! — с ним не произошло ничего, о чем стоило бы вспоминать. Теперь же всего за несколько лун его жизнь круто изменилась. Да что там говорить — изменился он сам. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким странно-счастливым… и таким уязвимым. Каждое слово Моав, каждый ее взгляд приобретали для него особый смысл. Он всеми силами пытался уловить ее желания, сделать ей приятно, и в благодарность за это она отдавала ему всю свою молодую страсть, так и не доставшуюся верно любящему ее солнечному эльфу…

Тем временем горы подступали все ближе — до Милданаса оставалось не больше двух дней пути. Лиственные леса уступили место ельникам и кедровникам, которые, на радость Сигарту, были полны непуганой дичи. Ближе к лету в лесу появились и грибы. Моав охотно собирала их по дороге, так что к концу дня ее сумка была битком набита ими. Вечерами они готовила их десятком разных способов; очень скоро хэур приучился к этой пище — грибы хорошо утоляли голод, а по вкусу немного напоминали мясо.

Теперь путников почти постоянно сопровождал глухой рокот — это шумела река, текущая с перевала. Вскоре они вышли к ее берегу — от одного края до другого тянулся подвесной мост, за ним виднелось нечто, напоминавшее миниатюрный форт. Так выглядел последний островок человеческого жилья — большой постоялый двор, крайний на пути к перевалу.

С первого взгляда стало ясно, что жизнь его хозяев не слишком сладка. А чего еще ждать в такой глуши! Несколько мощных домов были окружены высокой стеной из тесаных бревен, в загородках во дворе, блея, топталось целое стадо упитанных овец — продукты здесь не купишь, приходится рассчитывать только на свое хозяйство.

Некоторое время Сигарт недоверчивым взглядом осматривал это укрепление, затем, поморщившись, предложил:

— Может, н?у его?.. Здесь, наверное, полно всякого сброда, а я не горю желанием выяснять отношения с людьми. Тем более, до Милданаса уже рукой подать — под ним и заночевали бы…

Моав ласково взяла его под руку, ее лицо приняло жалобное выражение.

— А я так мечтала о ванне! — с душераздирающей тоской проговорила она.

Сигарт вздохнул и направился к мосту, эльфа радостно побежала за ним. Перейдя через мостик, они очутились перед едва заметной калиткой. Сигарт громко постучал кулаком. Некоторое время ничего не происходило, затем скрипнул засов. Хозяйка, угрюмая женщина без возраста и настроения, выглянула из-за двери, но полностью открывать ее не стала.

— Вам чего? — недружелюбно вопросила она.

— Нам бы переночевать, — сказал Сигарт, — да поесть чего-нибудь.